Муниципальное бюджетное учреждение культуры "Качканарская центральная городская библиотека им. Ф.Т. Селянина"

I go…

Вперёд! Иди! Я иду! Как легко произнести и как сложно осуществить.

Герой же моей любимой книги может это произнести и осуществить. Вернее осуществил! Выбора не было другого. Как же так? Выбор есть всегда! - возразят многие. Да, был, но единственно верный. Двигаться только вперёд.

И он двигался, вернее полз, потом опять двигался. И так постоянно, на протяжении всей своей жизни. Будьте знакомы - Рубен Давид Гонсалес Гальего - писатель с ограниченными возможностями здоровья, автор и герой страшно удивительной, но пронзительно правдивой книги «Белое на чёрном».

Судьба распоряжается так, что мальчик попадает в детский дом для детей – инвалидов. И тут мне, как читателю, воспитанному на литературе золотого, серебряного века, советской литературе периода оттепели - в общем на программных произведениях, открывается жуткая правда о домах для детей – инвалидов в СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ! Правда? Правда! Правда? Не хочется верить, но это действительно правда!

Повествование ведёт маленький мальчик, всё глазами ребёнка, без прикрас: «Я – маленький мальчик. Ночь. Зима. Мне надо в туалет. Звать нянечку бесполезно. Выход один – ползти в туалет. Для начала нужно слезть с кровати. Способ есть, я его сам придумал. Просто подползаю к краю кровати и переворачиваюсь на спину, опрокидывая свое тело на пол. Удар. Боль. Подползаю к двери в коридор, толкаю ее головой и выползаю наружу из относительно теплой комнаты в холод и темноту. Ночью все окна в коридоре открыты. Холодно, очень холодно. Я – голый». Тяжело это визуализировать, хочется закрыть книгу и верить, что такого не было, но идёшь за героем дальше. Становишься участником этих событий, хочется протянуть руку, поднять его.

Нет. Он – герой. Не позволит поднять: «Я – герой. Быть героем легко. Если у тебя нет рук или ног – ты герой или покойник. Если у тебя нет родителей – надейся на свои руки и ноги. И будь героем». А ещё он отличник. У него по всем предметам пятёрки! Как!? Он не впадает в депрессию, даже, наверное, слова такого не знает. Мы - здоровые, столько значения придаём этому слову, грустим, тоскуем по пустякам, а он нет. I go!

Мечтал. Он мечтал. Сначала о маме: «Когда я был совсем маленьким, я мечтал о маме, мечтал лет до шести. Потом я понял, вернее, мне объяснили, что моя мама – черножопая сука, которая бросила меня. Мне неприятно писать такое, но мне объясняли именно в этих терминах». Отняли. Грубо. Безжалостно. Но он продолжал мечтать: «Я мечтал стать «ходячим». Ходячими были почти все. Даже те, кто еле-еле мог передвигаться на костылях. К ходячим относились гораздо лучше, чем к нам. Они были людьми». А ещё страшная мечта, не покидающая его и по сей день: В десять – прочитал про камикадзе. Эти бравые парни несли смерть врагу. … Я мечтал о торпеде. Управляемой торпеде, начиненной взрывчаткой. Я мечтал тихо-тихо подкрасться к вражескому авианосцу и нажать на красную кнопку. С тех пор прошло много лет. Я уже взрослый дядя и все понимаю. Может быть, это хорошо, а может, и не очень. Всё понимающие люди часто бывают скучными и примитивными. Я не имею права желать смерти, ведь от меня зависит многое в судьбе моей семьи. Меня любят жена и дети, я тоже очень-очень их люблю».

Мечты одно, а реальность совсем иное. Что может порадовать маленького ребёнка? Конфета? Пряник? А может пасхальное яйцо? Именно оно. Но только то, которое не в детском доме, а сваренное с любовью. Вот это счастье: «Пасха. Все нянечки празднично одеты. Ощущение праздника во всем. После завтрака нянечка раздает нам по крашеному яйцу. Внутри яйцо такое же белое, как и обычное. Я съедаю пасхальное яйцо. Оно очень вкусное, гораздо вкуснее яиц, которые нам дают в детдоме. Детдомовские яйца переваренные, жесткие, а это мягкое и очень-очень вкусное..»

А ещё были люди, сердобольные, неравнодушные, которые жили по ту сторону детдомовских заборов. Именно они, наверное, не дали потерять веру в людей: «Почему посторонние на территории? Кто пустил? Что вы тут делаете? И уже мне: – Что ты делаешь? Что я делал? Я жевал третий блин. Жевал быстро, потому что в руке у меня было еще полблина и я хотел успеть доесть все. Шустрая бабушка уже подхватила свою корзинку и сиганула через забор. Я быстро доел блин. Воспитательница постояла, улыбнулась чему-то и ушла. Это были первые блины в моей жизни».

Восемнадцать. О боже! Это совершеннолетие. Мир открыт для тебя, а ты для него. В дом престарелых? Это правда? Жестокая правда! А там либо пан либо пропал! Скоро: «Через месяц после того, как пацанов отвезли в дом престарелых, она поехала навестить «своих» подопечных. Приехала и рассказала все нам. Из восьми человек выжил один Генка»

Дом престарелых. Не избежать: «С десяти лет я боялся попасть в дурдом или в дом престарелых. В дом престарелых попадали все, кто не ходил. Ни за что, просто так. Избегали дома престарелых только те, кто мог получить профессию…. Мою коляску закатили внутрь. В коридоре было темно, пахло сыростью и мышами. Завезли в какую-то комнату, оставили и ушли. Небольшая комната. Облезлые стены. Две железные кровати и деревянный стол».

Но он герой. Дом престарелых не сломал его. Выжил: «Выключает счетчик, жмет на газ. Машина едет на полной скорости, прочь от дома престарелых, зоны, вахтера-паскуды. Хорошо. Воля».

Россия, Европа, Америка. Америка? Да, Америка. Та Америка, про которую в Советском Союзе писали как про врага. Внушали на уроках истории про Америку, такую далёкую и непостижимую. Но он здесь: «Это Америка. Здесь все продается и все покупается. Ужасная, жестокая страна. Рассчитывать на жалость не приходится. Но жалости я досыта наелся еще в России. Меня устроит обычный бизнес. Это Америка. … Я могу долго говорить про Америку. Могу бесконечно рассказывать про инвалидные коляски, «говорящие» лифты, ровные дороги, пандусы, микроавтобусы с подъемниками. Про слепых программистов, парализованных ученых. Про то, как я плакал, когда мне сказали, что надо возвращаться в Россию и коляску придется оставить. Но чувство, которое я испытал, когда впервые тронул с места чудо американской технологии, лучше всего передается короткой и емкой английской фразой: «I go». И на русский эта фраза не переводится».

Впереди много испытаний. Дорога. Дороги. ДОроги дорОги ему. Люди, вера в людей. Вера. Просто вера, которая вела Рубена. Он обретёт семью. Это реальность. Два брака. Две дочери – красавицы. И мама… Как? Она жива? Как встретились? Простит? Нет, не буду больше рассказывать. Прочтите сами. Вы почувствуете эту силу, которая не переводится на русский: «I go».